Кулацкая художественная литература и оппортунистич - Страница 7

«Служба верная, дружинная.
Доля тяжкая, подпольная,
Да потайная работушка…»

Упоенность прелестями старины приводит нашего «революционера» к наивно анекдотическому объяснению крупнейших исторических событий (ведь главное — просто на старый лад построиться!). По Орешину выходит, что подготовка покушения на Александра II вызвана просто тем, что уж больно обидно было подпольным «кудрявичам», что царь не по чину назывался «освободителем». Как видите, налицо некий вклад, в историческую науку:

«Царь ходил „освободителем“.
Ведь и выдумали ж прозвище!
За такое измывательство
Наши витязи-товарищи
Взять его решили бомбами…»

Оставим «Веру Засулич» на том, как она

«Положила в сумку-сумочку,
Жемчугами всю расшитую,
Мелким бисером покрытую
Золотую пистолетину,
Дар-подарок злому деспоту…»

Оставим, ибо после превращения револьвера в пистолетину — мало ли до чего еще может договориться наш новый архаизатор, новый Шишков (надо надеяться, что в дальнейших произведениях Орешина возродятся тихогромы вместо фортепиано и мокроступы вместо галош, ибо на фортепиано какой-либо другой «свет-Вере Ивановне» играть неудобно, а на тихогромах — куда ни шло).

«Вера Засулич» конечно не исключение. Вот другая поэма — «Васька». Воспользуемся из нее одним примером — обращением к Советской Руси (Руси! — уж это всеобязательно). Ох, и удобна же Русь; с незапамятных времен она молодецкая, а «молодецкая» рифмуется с «советская» — вот и зачин готов:

«Ой русь моя, молодецкая,
Молодецкая,
Да советская…»

А далее уже совсем просто; если к «ой» и «Русь» последовательно добавлять «комитет», «партбилет», «женотдел», а заодно и неизвестный какой-то «подотдел» (для складности), да учесть еще, что символ российского раздолья и пустынности — «колоколец» — рифмуется с «комсомолец», — величанье получится первосортное, издревле освященное («несть власти аще не…»):

«Ой ли, Русь моя, с комитетами,
С комитетами,
С партбилетами,
С партбилетами, с женотделами,
С женотделами,
С подотделами!
Ой, звякай, Русь, колокольцами,
Колокольцами,
Комсомольцами!»

Множить аналогичные примеры из поэм Орешина— занятие чрезвычайно легкое, но и достаточно скучное.

Почти все поэмы носят, с позволения сказать, политический характер, но тщетно будет в них искать хоть грана поэтического отражения сегодняшнего дня. Все примитивно сусально. В поэме «Окровавленный май» самодержавие (царь) изображено как последовательный ряд «объеданий» и «опиваний» царя, оказывающихся причиной… смертных казней.

«Эй, заморского вина бокал! —
Кто-то в царскую петлю попал.
Царь на гульбище попил, поел —
Знай, кого-то повели в расстрел».

Подняться над уровнем понимания самодержавия как хмельного пира, сопровождая это залихватским стереотипом старого пьяного российского притаптывания, — Орешин не может:

«Пир свой правил, — эх, ты сыпь да жарь! —
Злой последыш красноносый царь».

Почему же на поэмах Орешина нужно остановиться отдельно? Причина тому есть.

Все творчество Орешина последних лет является упорным желанием специфическим «российским прозвенеть» (по его собственному выражению в стихотворении, посвященном Сергею Есенину). Оно в нашей действительности— реакционно. В особенности его последняя книга «Откровенная (! — О.Б.) лира».

Поэмы же его дают видимость сюжетной революционности, и, к сожалению, в юбилейные даты революционного календаря они являются ходким товаром, заполняющим скучными столбцами газетные и журнальные полосы. Вот Орешин и приспособляется (не в пример своеобразно принципиальному Клюеву), но не сдает своих позиций и в приноровленческих вещах делает ловкий маневр в двух направлениях: 1) опошляет революционный сюжет и, в особенности, 2) через форму своеобразно «руссифицирует» общественную тему, смазывает, реакционно искривляет ее сущность.

Орешинские поэмы еще раз должны напомнить нам о необходимости внимательного подхода к вопросу формы и содержания, которые мыслимы в произведении искусства только как органически, неразрывно связанные взаимодействующие силы. Только критический анализ этого взаимодействия полностью вырисовывает перед нами фигуру писателя.

Красные звезды на черном фоне, красные звезды на стрелецких щитах не обманут нашу литературную общественность.

1928–1930.

КУЛАЦКАЯ ФИЛОСОФИЯ И ДИДАКТИКА

Если огромные задачи индустриализации страны, выполнения плана великих работ, перевода всей нашей промышленности на социалистическую основу требуют героических усилий, дальнейшей закалки пролетарского сознания, максимального развития созидательных устремлений, то в стократ общественно сложнее осуществление коллективизации сельского хозяйства, вытравление отсталых экстенсивных форм индивидуального мелкособственнического деревенского «производства». В городах — огромные армии индустриального пролетариата, непосредственных созидателей пролетарского государства, носителей мирочувствования молодого класса— строителя новой морали. В городах у врагов — остатков буржуазии и пронырливых, но все же неуклюжих нуворишей — выбита из-под ног почва.

Иное положение в деревне, воспроизводящей на основе собственнического товарного хозяйства капиталистические отношения изо дня в день, продолжающей еще сохранять различность экономических укладов (от патриархальной соха до тракторных хозяйств), в огромной массе своей еще живущей в темноте и отсталости («идиотизм деревенской жизни») со сложным процессом переработки середняка и т. п. Здесь классовый враг представляет собой огромный фронт, растянутый цепью по всему Союзу. Этот враг отвечает на индустриализацию сельского хозяйства бешеным сопротивлением, сказывающимся не только в противодействии новым хозяйственным мероприятиям, не только в террористических актах против представителей новой деревни, но ив борьбе за овладение деревенской общественностью. Кулачество консолидирует свои силы, «покупает» общественность для ведения политического контрнаступления (проникновение в советы и кооперацию, экономические подкупы середняков, закабаливание бедняков и батраков и т. п.). В связи с переводом сельского хозяйства на новые, социалистические рельсы — классовая борьба в деревне приобретает особо обостренный характер. Старая кондовая Русь, воспитанная столетиями дворянско-помещичьей культуры и оставившая в СССР своих агентов в лице кулаков и подкулачников, скалит клыки на пролетарское государство, реально устремляющееся к социализму.